Бесполюсность

Попытка герменевтического исследования "В подводных лесах" Головина.

"Где нет параллелей и нет полюсов..."

  

Главнейшая, задающая эстетико-семантический фон строка. Казалось бы, отсутствие детерминант-параллелей допустить значительно проще, как и меридианов, широт, долгот и прочих проявлений количественного пространства. Этого бежали еще в традиционном инициатическом путешествии, втайне веруя в сокрытый венец черной работы. Ранее полагалось, что если полностью раствориться в силовом поле Центра, нивелировать перцептивные иллюзии сгущений, то Центр неизбежно проявится. Анти-телеологичность служила телеологичности, высшему, апофатическому телосу.  Но Полюс, по-своему известный и модернистской географии, должен закономерно пропасть в последние времена, пропасть, чтобы больше не появляться. 

 

И это самое интересное в песне, отсутствие Полюса при наличии пространства манифестации. Нам представляют пейзаж совершенно дезориентирующий, с первых попыток вхождений в него лишающий сотерических перспектив. 

 Вот далее:

"...Плывет оскаленный труп.

Он ищет в туманах подводных лесов

Эллипс любимых губ"

   

Нету ни малейшего намека, что такое устремление мертвеца (каковым только и может быть слушатель) плохо или каким-то образом безблагодатно. Оскаленный труп скорее ироничен, в этой иронии он улыбается своей смерти, его ощутимая для человека бесцельность задает методу «активности». Дальнейшее раскрытие индетерминизма пространства обосновывает уместность подобной манеры, пусть даже "кости его распадаются в неумолимой воде". Кости, между тем, одна из основ человеческой композиции, в архаических инициациях, сродни шаманским, это неуничтожимый фундамент, он единственно остается от ветхого тела посвященного. Астрологический Сатурн перестал был управителем костей, полюсом притяжения скелета, предоставленного самому себе. Мертвец дрейфует вне сопутствующих целеполаганию потребностей в выносливости и терпении.

Второй куплет закрепляет эстетическую манеру и становится чуть более понятным в свете третьего. Плавающий медузой погребальный звон - подходящая метафора химеричности смерти в океаносе невозможного, невозможного, например, ввиду последующего сообщения о присутствии "седых недвижных детей". Химера смерти - подходящий элемент фона произведения, потому она часто и вычурно вплетается в ткань так называемое жизни, в том числе в строке о ресницах ледяных белесых могил, лишенных хтонической статуарности. Смерть только и возможна как метафора, компонент полотна манифестации.

"В подводных лесах бесполезен порыв,

И прекращается жест…"

Если рассматривать эти строки в русле головиновских эссе и лекции о маньеризме, то мы заходим еще далее разнообразных социальных выразителей этой методы, делаем последний, замыкающий последовательность шаг. В былые времена эстетика маньеризма была, безусловно, жестом, жестом отталкивания, жестом дистанции, тем самым вплетаясь в богемную и пр. маргинальную социальность. Но когда существуют лишь миры подводных лесов, их автаркическая неизбежность покрывает собою всё, что может обозреть более-менее восприимчивое существо. Предустановленная многозначность  нивелирует свойства банальности и простоты, банальное – отколовшийся, отслоившийся фрагмент сложновыразимых композиций, соединений, коммуникаций, брожений. 

Как уже говорилось, Полюса нет, есть лишь присутствие его отсутствия, и мириады тонких форм, невообразимо возникающих, дающих слишком смутный и чуждый ориентир, чтобы воспринять его как элемент человеческого. Единственное, что можно было бы назвать ориентиром - градации насыщенности присутствий, путь их искусного претворения, подбирания, комбинирования.

"И только среди непредвиденных рыб

Встает коралловый крест."

Только непредвиденные рыбы (могущие, кстати, поселиться при должных условиях в аквариуме ума-безумия), в своей интенсии призывают манифестацию "белого кораллового креста". Он не может быть целью или достижением. Возможность для интерпретирования нам не предоставляется, традиционалистский символизм креста тем более не уместен. Если бы человек смог увидеть в этом или аналогичном субтильном сгущении, допустим, божество, то трупу вернули бы способность к порывам и жестам, вернули бы иллюзию близости, в одних лесах-то плаваем, дескать...  И здесь человеческое существо также оставляют при своих.

Последнее: когда наблюдатель-слушатель пытается обернуться, посмотреть на покинутую им реальность, он видит те самые подводные туманы, не влекущие, но и не отторгающие. Только они и есть, только по ним и плыть.

"И только блуждают лица серые, как мозги,

И колышутся ресницы ледяных белесых могил."