В основе всякой озлобленности и ненависти к социальным формациям лежит неудовлетворенность их же участников. Участников, связанных с ними самим своим существованием. Чем она вызвана? Собственной социальной (витальной, если более широко) детерминацией, напускным игнором со стороны матери к ее непутевым детям.
В итоге, от ненависти к социуму один шаг до бунта, бессмысленного и обреченного триумфа витальности. Ведь всякий бунт есть бунт перед жизнью, перед хищной материнской утробой, вязким и смрадным веществом, проникающим повсюду. Приемлемая, милая детская шалость.
С некоторых пор все ведет к тому, что хочется убежать. И всякое действие, всякое движение приятно и угодно жизни, а уж тем более движение паническое, лихорадочное, исполненное аффективности (субъективного колебания жизни). Вот вам и вся архонтическая игра - весьма быстро становится понятным, что бежать совершенно некуда, стоит лишь рассмотреть обе дуальности, обе стороны обычной для видимого человеком мира разделенности. Сюда же - рассмотрение всех вариантов ответа, всех возможных действий и выборов. Когда уже не хочется искать свое, остаются лишь варианты проявления отделенного, и их отсутствие. Отсутствие вообще.
И дорога, воспоминания о ней, осколки уверенности в былых уверенных шагах назад -ее никогда не было, само мироустройство ее не предусмотрело. Основное свойство сферы жизни, положенной человекоформе - замкнутость. Парадигма круглой тюремной камеры, забетонированной со всех сторон. И это основной факт жизни, как и лишенность ее переходимых границ. Граница везде, в каждом камне, в каждой песчинке, в каждом растении, в каждом постороннем теле (свое тело тоже не слишком-то свое). "Пока ты жив, человек, ты будешь ограничен". Ведь тот, кто увидел мать свою, тот уже земной. Тот же, кто не видит мать свою, - тот от другого мира. Так говорили, и мы повторим. Земная мать, земной отец (нелепо-подконтрольный, психофизически ограниченный...) - родня несет на себе печать ничтожности воплощения, замкнутого в своей абсурдности. Связь с ними - первый и решающий опыт (ин)дивидуализированной жизни, тут лежит начало всякой человеческой опытности. Бип! Коннект с матерью-архонтом установлен, мы опять выходим на связь. Возвращение мира, возвращение в мир. Все чаще мной теряется умение говорить о данностях обыденного серьезно, внеположно вопиющей нелепости. В состоянии отделения, вхождения в позицию наблюдающего, порой невозможно не смеяться с любого витального акта, любого дерганья, колебания, неравномерности. И тысячи этих неравномерностей (наиболее характерно - в городской толпе) сливаются в одно, гомогенное, тотальное - в ликующий ужас жизни.
(Сегодня ближе к рассвету меня донимал странный сон, и когда я открыл глаза, четко вспомнил лишь важность решения вопроса космогенезиса. Создавать или не создавать мир, наверное так. Аннигилировать, или обретать все. Как в песне, Летовым перепетой: "этим утром, один на один с собою, я принял решение". Но это утро - условность, как и любая актуальная детерминация. Что было всегда - то есть и сейчас, сей момент. Все это комментарии по избавлению от диахроничности, от растяжимости вообще.)
Далёкая Офелия смеялась во сне
