魍魎の匣

Представляет интерес обыгрывание двух основных тем – нечисти и ящика (=границы). Первая для прояснения требует экскурса в традиционную демонологию. Происхождения нечистоты в синтоизме вполне традиционно ведет к богине-женщине:

«…когда Идзанами но-микото собиралась родить божество огня Кагуцучи, то в агонии горела и мучилась. И от этого ее тошнило. Из этого произошло божество. Имя его – Канаяма-пико. Потом она помочилась. [Из этого ] произошла богиня. Имя ее – Мизуханомэ*. Затем [Идзанами]  испражнилась. [Из этого] произошла богиня. Имя ее – Панияяма-пимэ.

 *- в прочтении переводчиков – Мидупано мэ, почему-то.

**-иероглифы этого теонима встречаются в «Хуайнаньцзы». В комментариях Чжуан-цзы к этому памятнику говорится, что обликом Мизуха напоминает малое дитя, цвет этого божества – черный с красным, ногти красные, большие уши и длинные руки. Слово мизуха комментаторы толкуют как «невидимый облик». В иной версии комментариев слово мизу понимается как «вода», что представляется вполне обоснованным применительно к божеству воды.»  (из русского издания «Нихон сёки» в сборнике «Синто. Путь японских богов»). [продолжение сюжета с интерпретациями - здесь]

Speed Grapher

Проявление постсакральной воли в системе координат завершающегося модерна неплохо иллюстрирует сериал Speed Grapher. Виктимная и трепетная Теннодзу Кагура в нарративе исполняет роль нижней Софии, Ахамот из гностического мифа. Отсюда ее трогательные попытки освободиться от цепей архонтического порядка, внеположной Плероме тьмы. Порыв этот скорее «инстинктивен»; даже при наличии мотиваций социально-психологического характера, ее ответственная миссия нести в себе потенцию иномирных и архонтических сил выводит сюжет на субтильный и интересующий нас план.

 Speed Grapher полон архонтики от начала и до конца – в ситуации после метафизической травмы креационизма дегенеративные мироправители имеют лишь одно существенное превосходство над обывателями. Произнося тайные имена (видимо, самого Первого Архонта, чьи изображения наблюдаются в закрытом клубе) они сковывают Кагуру-Ахамот, насилуя и принуждая ее к передаче энергий, позволяющих править тварным миром – а именно, специфическими «стихиями» мегаполиса, доселе сдерживаемыми дисциплинарным диспозитивом. В психоаналитической оптике – у наиболее алчных и озлобленных существ, пребывающих на вершине модерновой иерархии, происходит прорыв подсознательного, высвобождаются сублимируемые желания и хотения. Когда сдерживать буйство психотических субъектов перестает быть необходимым (последние, как и весь нарратив, во многом аналогичны контракторам из Darker than Black), это оборачивается прорывом деструктивных энергий в масштабе всей территории, контролируемой государственным аппаратом – снимается предохранитель  у масс, высвободившееся дегенеративное и деструктивное бессознательное выливается в массовые психозы.

Темпоральность археомодерна

"Всякий раз, когда очередной демиург заболевает и отходит в конвульсиях, в мире воцаряется некоторая пауза. Новый демиург еще не готов, и реальность разевает свой оржавленный рот и хлопает ресницами ледяных могил. Ритм рождений и смертей прерывается, остается недоумение. Оно-то и воплощено в том, что мы видим. Мир умер, но не все это заметили..."

(Евгений Головин)

Исходя из специфики парадигмы, мы не можем говорить о строгой определенности в каком-либо аспекте, в т.ч. темпоральности. Оптимальным решением является рассмотрение темпоральной специфики иных парадигм, а именно особенности их сталкивания, взаимопроникновения, взаимонакладывания в ситуации археомодерна.

Археомодерн стоит мыслить в связи с такой категорией парадигмального анализа как парадигмальный сбой, ведь за начавшимся сбоем практически всегда следует археомодерн и сопутствующая весьма гетерогенная парадигмальная специфика. Тем не менее, если мы говорим об археомодерне как парадигме (…среди других парадигм), то есть достаточно цельной предпроявленности, сопутствующее сбою проникновение постсакральной воли происходит не всегда, и обыкновенно вскоре прикрывается покровами майи, тканью проявленной парадигмы. Именно поэтому при отслеживании действия постсакральной воли реальность предательски молчит, глухо игнорируя запросы мышления.