Texhnolyze

Краткие замечания о Технолайзе, не повторяясь c этим текстом.

Орган

Орган, основная контролирующая Люкс организация, представляет собой диурническую иерархию (якудза-выскочки, идущие по трупам соратников с целью обретения власти), дегенеративный диспозитив господства, заменяющий собой непосредственное правление архонтов. В кабинете собраний стоит некая статуя, идентичная тем, что находятся в центральном зале Класса, т.е. символ легитимизации свыше. Орган состоит из локальных, по-видимости привязанных к районам-топосам группировок, объединяет которых общая договоренность (общественный договор начинался с консенсуса обособившихся кшатриев) и технолизация. Орган есть иерархия археомодерновая, и всякие следы модерна есть переиначенная как юкст и симулякр по Лукрецию Кару атрибутика. Власти-дисциплины в этом мире нет совсем, пиджаки, офисы и пр. – все это авторская стилизация, игра с известными культурными стереотипами, некий компонент общей цельной метафоры повествования.

Технолизация

Технолизация тут как инициация диурном – многие члены органа специально, в отсутствие прямой физической необходимости, лишали себя конечностей, чтобы обрести нетленную и совершенную плоть (и, как впоследствии выяснится, привязать себя к городскому обелиску, каменному воплощению архонтической вертикали). Тема инициатической травмы встречается в традициях, о чем косвенно сообщает Ичисе Тояма, говоря о преодолении породившей его среды (ноктюрна). Потому Док мать не только Ичисе, а и, в широком смысле, всем технолизированным, вплоть до эпизода появлении форм.

Ониши

В нем есть что-то от архетипического кшатрия, государя. Последняя сцена и предшествующий монолог о судьбе – так следует умирать воителю. «Отказаться от плодов собственных деяний» (phalatrishnavairagya). Сделать то, что велит долг (яп.гири 義理, как приношение себя, частного, целому), потом пусть даже будучи растерзанным обезумевшей и смрадной толпой. Тут также чисто японская тема эстетизации смерти.

Персонажи

Центральный персонаж не столько Ичисе, сколько Теория, воплощенная в Ран. Увидеть, а не совершить, отстраненное созерцание как центральный мотив, нежный шепот Души…

Кстати, благодаря отстраненности возникает ненавязчивая и легкая, переменчивая фиксация на одновременно множестве персонажей, подстегивая интерес с жизнедеятельности, реакциям каждого из них, объединенных общим предназначением.

Мироправители

Архонты обитают на холме, центре подземного мира, сокрытого за исполинскими стенами и вратами от простолюдинов; они блюдут культ чистоты и питаются светом от угасших человеческих жизней, буквально – человеческой витальностью. В [такой] чистоте есть что-то лихорадочное, болезненное, ведь мир – это тюрьма архонтов для самих себя и от самих себя. Разработчики сюжета здесь предельно близко подходят к гностическим доктринам, теме деградирововавших благородных существ. В роду архонтов в принципе не бывает, очень приблизительно по смыслу говоря, здоровых. Те же недоразвитые конечности и утрированное внимание к гигиене – все это только внешние выражения фундаментального изъяна, ущербности. Также демонстрируется тема пагубных смешанных браков между богами, чуть ли не аллюзия (хотя девелоперы вряд ли видели) на Девять жизней Т.К.

Рафия, кстати, чем-то напоминает нынешнюю нефть как остатки былой органической жизни, в широком смысле – всякий вещный ресурс, для эксплуатации и обслуживания которого необходим человек. Вечность пахнет нефтью, вечность пахнет рафией, все люди Габе и Люкса растут внутрь земли, и сами же себя добывают на пользу архонтам.

Воплощающаяся в череде провидиц из Габе Душа Города, чье начало лежит в обелиске – подобный, переносной, есть и у Кано-первоархонта, называема им сестрою. Завоевание Люкса формами можно рассмотреть как последний брак в роду архонтов, и квазичеловеческие формы силой берут невесту.

Формы

Эта задумка как-то особо пронзительно подводит к теме человекоформы. Таковая последняя метаморфоза выглядит кошмарно, умело объединены компоненты разных типов жизни и не-жизни – человеческая голова, роботизированное тело и брюшко, как у насекомых. Особое впечатление от этой композиции складывается благодаря нюансам мимики – гримасы-маски утрированно обостряются, гипертрофируются, ну а в фазе прорастания в землю появляется еще и конвульсивное подергивание.

Иерархия мироздания

В языке Технолайза, на первый взгляд, антропологический концепт, понятие о человеке очень широко – им называют всех от разметавшего все порядки в угоду своему, автоматически самонивелирующемуся в фазе космического сна, Первоархонта, до людей Габе, Люкса, и, наконец, обитателей верхнего мира. Последние спускаются в Люкс как духи, существа целиком инородные – Ёши, Сакамура, Эрико Канеда (Док). Первый, РС премодерна со стальным, буквально, сердцем, и механизированным телом, наслаждается воплощенным, познавая его, и кладет начало его концу. Вспоминается тема двух функций пуруши – наслаждения и спасения (как становится понятным, полного психофизического угасания). О третьей уже говорилось, а второй становится духом-держателем железной дороги, проводником, соединяющим миры.

Верхний мир же сразу напоминает строки Пьера Матье:
Пейзаж смерти нельзя спутать
Ни с каким другим пейзажем.
Здесь солнце всегда в зените.
Заблудиться здесь невозможно,
Кто идет против дня, не должен бояться ночи.

В соответствии с последним, собственно, и поступил Ёши Казухо. Мир вечного полудня, в котором изначально обитал род человеческий, есть мир мертвых, тамошние обитатели существуют только в волновой форме. Уход зверочеловечества под землю, в Люкс, есть зримое выражение концепции деградации-нисхождения. Сообщается это, опять-таки, ультимативно – спустишись один раз нельзя уже подняться, так как предыдущая ступень становится в ситуации континуального процесса ухудшения ничем не лучше предыдущей. Любопытно, что в верхнем мире мы видим, на первый взгляд, людей как людей, ну а Ёши предстает турист как турист – видимо, на уровне атрибуции разработчики интуитивно хотели показать нечто более антропологически ординарное и привычное, близкое к представлениям нормативным.

Кстати, те самые люди-звери, люди-демоны, первые обитатели Люкса, и оказываются единственно живыми в этом печальном мироздании – с некоторых пор только звериное, дикое с точки зрения традиционной может пробудить жизнь.

OST

От блюзовой расслабленной и повседневной меланхолии (затишье в городе, хабитуальные пейзажи двориков и улочек) до предельной интенсивности, от мельтешения электроники до красивых и грустных созерцательных мотивов. Во многом атмосферу сериалу задает именно он.

Последние мгновения мира

Одна из самых ужасных и прекрасных сцен конца, виденных в кинематографе и анимации. Опустевшие улицы темного города, в котором больше не наступит день, плывущие по глади кроваво-красного озера лисьи маски, просящая о смерти душа Города, клинок, торчащий в кровоточащем мраморном обелиске, вросшие в землю формы с остаточным сознанием, и в финале – угасающий в тишине Радикальный Субъект, единственный оставшийся актор и свидетель Конца.

В этот раз, похоже, мир гибнет навсегда, по крайней мере, на непереносимое для человеческой психики количество времени. Последняя пытка для остатков человека – как концепта и как психофизической оболочки, испытание временем растений, лишенных свободы воли.

Да и прямое присутствие первоархонта отменяет свободу воли (эпизод встречи с Ониши в кабинете собарний), оставляя лишь пузырь сознания в вакууме реальности. Любопытно, что Кано, по словам великих матерей, неразумное дитя (как замечал Евгений Всеволодович, любой мужчина для женщины-матери лишь ребенок), его игривость, в чем-то для мира порядка инфантильная, в чем-то эстетская, в чем-то – метаморфическая и хаотичная, это последняя игра Бога в мире. Больше в лиле нет нежды, нет нужды в желании, действии, человеке, боге. Более-не-люди-ростки уходят в ночь Брамы лишившись даже Господа. Последний человек-зверь, победитель отрешившегося Бога, остается один на один с ничто. Финальная серия называется «Миф» – точное название для всего «Texhnolyze».