Помыслим сей труд не столько в содержательном аспекте, но в контексте следования и апологии метафизического начала.
Свет и Тьма.
Большинство известных нам доктрин есть следование принципу Света в его имманентно-трансцендентном явлении. Опыт света, озарение, преображение и насыщение пролившимся нетварным сиянием. Liechtmensch. В таком ключе гиперборейская теория предстает как источник всякой световой эпифании и манифестации, и всякая декларирование причастности Свету неизбежно исходит из нее.
Возьмем годовой круг как эпифанический цикл. Всё, что мы знаем о предестинации мира, минуя унификации манифестационизма, креационизма, и тем более категории парадигмального анализа, есть вторая половина года, от вершины (полуденное замирание мира в отдохновении Пана) до низшей точки. При этом характерно, что парадигма манифестационизма (здесь мы снова неизбежно возвращаемся к упомянутым унификациям) через точку вершины как бы сливается с первой половиной годового круга, идет непрестанная, замкнутая и спиралевидная проекция светового космоса (деваяна) во тьме материального творения (питрияна). Метафизическое же замирание в высшей точке круга предстаёт не как разрыв (позднее и вынужденное введение), но как со-единение. Пракрити, улавливая невыразимое, апофатическое не-бытие Пуруши, попеременно-циклически оформляется вокруг него в три гуны-состояния: чистоты, энергии и инерции. Очень тонкий и сложный момент: разные манифестационистские традиции рассматривают эту неразрывность в диапазоне от некоторой тенденции к световой катафатике (постулирование и утверждение, выродившееся впоследствии вплоть до монизма и через него монотеизма*), до некоторой тенденции к апофатике и Тьме (см. выше пример сакнхъического дуализма, где нет прямого проявления Принципа). Тут грань, тот чудовищный разрыв, к которому все так привыкли, веками питаясь следствиями возобладавшего в ходе цикла креационизма, в общем-то и не чувствуется. Рвать так рвать, по старой привычке, а кто уж там сможет разобраться в хитросплетениях манифестаций? Но не эта, а иная, более сложная и имеющая значительно более глубокие корни грань есть, она безусловно есть, и в этом мы усматриваем одну из фундаментальных метафизических тайн, сущностно не доступных современности.
И снова к динамике питрияны, второй части годового круга. Теперь нас интересует эпоха умирающих богов, чьи проявления в около-западных традиционных** доктринах доступны для исследования, пожалуй, более всех остальных. Кроулеанский Эон Озириса, эон потухания катафатического мирового субъекта длился (и рвался) до некоторых пор, но окончился, вернее сказать – прекратился, ввиду полного актуального отсутствия светового нетварного измерения. Случилось непредусмотренное в схеме нордического цикла – тот Субъект пропал, но не осуществилось и вечное возвращение. Покончим же со мнимой сверх-актуальностью la rottura del livello окончательно: пока длился эон умирающих богов, существовала (по крайней мере, постулировалась) возможность разорвать – путы материи, покрывало майи, девственную плеву Богини. И «рванина» закономерно возобладала над почитанием божественного.
И чего удивляться теперь, что божественное в лике ослепительно-черной и царственно-рогатой космической спасительницы обрушится на нас? Белая Дама скинет солнечные одежды и предстанет в убийственной неге, в неоскверняемом блуде – кто сможет выдержать этот вид?
Таким должно стать последнее явление руны Ка нордического круга.
***
Итак, катафатический Субъект исчезает, и «старшим» на пустующем месте назначается эманированный архонтами Хоронзон. Ввиду специфического ритма повествования мы не вдаемся напрямую в нюансы архонтики, условно соединяя ее с ныне царствующей хоронзониадой.
Свет теперь абсолютно трансцендентен, он есть тотально недоступное сакральное, посему всякий подлинный дискурс (традиционно истина представлялась световой) о нем исключается как таковой. Наш интерес, гностический приоритет смещается теперь к тем доктринам, что были условно названы доктринами тьмы, апофатически тендирующими. Не премодерновое вечное возвращение, но эмулированная гемарменом циркуляция света. Не мгновение избытка, но разложенность и выстроенность в темпоральную последовательность. Начало света, середине света, конец света. Мир как симуляция, как симулякр – мы различаем лишь в той или иной мере светящиеся и дифференцированные из начала Тьмы вещи. Тьма абсолютна и неотвратима, царство начала Пракрити, ведущее к иному и представляющемуся весьма далеким от премодернового пониманию Абсолюта. Ситуация в целом обрисована, дорога к ново-метафизическим горизонтам прочерчена. Света нету, но есть некое онтологически предусмотренное место для него, где ныне царит отсутствие.
И тут, при выборе стратегий действия, вернее, спецификации индивидуальной телеологии и пребывании в режиме традиционного недеяния, перед нами возникает следующая фундаментальная необходимость.
Последовательность.
Все оптики рассмотрения нынешней ситуации в космической среде (от археомодерна до хоронзониады) сводятся к тому, что реальность ситуативна, рассыпчата и нестабильна. Нечто в нашем понимании хорошее и ценное еще может встречаться, но гарантии продолжения и новых попыток вообще (в т.ч.новых воплощений) отсутствуют. Отсутствуют вообще. Вполне закономерно ныне говорить прежде всего об отсутствии – не коснувшись его не пройдем и дальше, лишь автоматически очутимся на одной из двух безысходных гемарменических дорожек. Конечно, пикантность ситуации в том, что мы уже на них стоим, и с них же и не сойдем. Проблематика схода вообще теряет свое значение.
Теперь единственное задание в тотальной тщете - выстраивание недеятельной последовательности, без всякой новоевропейской субъектности, ригоризма и этических мерил. Линия семантики – смыслы должны укладываться в цельное и непротиворечивое поле, апология не должна идти по некоему велению своему, «не смотря ни на что». Смело признать доминацию Тьмы, искусно погружаясь в нее благодаря изучению традиционных доктрин, от экзегез принципа Света (в его изначальных, не размытых в ходе цикла формах) до экзегез принципа Тьмы – наше предначертание открывает единственную перспективу.
Последовательность пути, не оставляющего после себя следов.
***
И последнее, нечто сродни критическим замечаниям о «Знаках Великого Норда» в русле рассмотрения следования метафизическим началам. В тексте следование часто переходит ту грань, когда заканчивается собственно оно и начинается апология – деградационный жанр защиты некой доктрины. Метафизика Принципа и особенность всякой подлинной традиционной доктрины в том, что она не нуждается в защите и оберегании, так как по очевидным причинам охраняет и обладает сама собой, но предполагает следование и делание себя угодным.
Ввиду наличия апологетики весьма характерно, что теряется и затмевается тематика примордиального матриархата, будучи вытесненной христианскими коннотациями. Впрочем, наряду с этим наблюдается и обращение к иному метафизическому началу в приведенном во второй части книги тексте лекции из Нового Университета, но, как это часто бывает у Дугина, всё и заканчивается на приглашении к постижению – новой метафизики, Радикального Субъекта, онтологического зла.
Потрудимся же пройти дальше.
*-мы умышленно не рассматриваем здесь апофатический аспект монотеизма.
**-не-традиционные, т.е. принадлежащие сугубо креационистской парадигме, заведомо исключим из внимания.
Антропологический аспект забыл.
ОтветитьУдалитьИменно он детерминирует "дальнейшее развитие не-событий"; появляются существа, в некоторое "позже" становящиеся людьми, предрасположенные к свету; их предрасположенность служит мотивом к парадигмально значимой войне (АГД любит настаивать, что между полуднем и полночью не может быть никаких любовей и дружб); в некоторые времена и в некоторых топосах полдень возобладал, но полночь так или иначе, правда и кривдами взяла реванш, отчего "людям дня" и, к тому же, полудня (тени смотрят в сторону Великого Норда, ориентация - Север, но какая-то неубедительная, для людей дня, ориентация) пришлось в настоящее времечко особливо несладко. АГД тоже солярий на две трети, so what?